Пять первых читателей, которые оставят комментарий к этому посту, в течение года (начиная с текущей даты) получат от меня какой-либо подарок, возможно(!), созданный своими руками, - по почте или из рук в руки.

Цепочка игры не должна прерваться - все отметившиеся в комментариях к записи обязуются разместить у себя в дневниках подобную информацию и, таким образом, передать эстафету дальше. Разумеется, все участники игры, у которых подобная запись уже размещена в дневнике, вольны просто обновить ей дату.

А наберется ли пять человек? вот в чем вопрос)))

запись создана: 02.09.2010 в 20:43

Все же хороший это день - первое сентября. Все друг другу радуются, обнимаются, улыбаются, говорят-говорят-говорят... Ребята, вы бы знали, как я была счастлива просто увидеть вас всех! А что самое классное, так это то, что праздник продолжается. А все почему? Потому что товарищи программисты сегодня вообще, можно сказать, не учились, мерзкие халявщики. К концу четвертой пары я даже начала им завидовать. Ну да ладно, сегодня я всех люблю и всех прощаю. Даже того милого дядечку, который с какой-то непонятной мне радости решил меня учить

Ну, собственно, все дело в мелких обидах. Со вчерашнего вечера отойти не могу. Вроде бы фигня вопрос - услышали, простили, забыли, потому как забывать-то вроде бы нечего, но... Не забывается как-то. И, откровенно говоря, не прощается. Хочется начать выяснять отношения с обязательными воплями типа "А ты меня уважаешь?" или "Да кто ты тут вообще, чтобы такое мне говорить?", но я не буду. Не мое это, к сожалению. Не могу я послать человека, как бы на данный момент он меня ни бесил. Буду страдать, ненавидеть, кипеть, но он об этом даже не узнает скорее всего. А если и узнает, то точно не от меня.
А еще... еще я снова начинаю бояться темноты и клоунов под кроватью. Такое чувство, будто мне пять лет, а не девятнадцать.

Хочу большое-большое законченное макси со счастливым концом. Чтобы рейтинг был не очень высокий или, если высокий, чтобы качество было качественное. Чтобы интересно было, чтобы романтишно в меру, не сопливо... Хочу, оченно хочу.

З.Ы.Губозакаточная машинка есть уже

Читаю о себе хорошее. Радуюсь. Приятно

Супер! Я начала обижаться на любой выпад в свою сторону. Безобидные подколы, дружеский стеб, серьезный наезды, язвительные оскорбления - я больше не могу отличить их друг от друга. И потому получать тычки от друзей сейчас очень больно. Никак не пойму, то ли они хотят прекратить со мной общаться, вынудить меня сделать первый шаг, то ли все нормально.

А еще... еще мне очень нужна помощь фотошопера, а к кому обратиться не знаю. Вот так вот и живем.

"Соблазняй конфеткой"(с)

лююююдииииии! аууууууу ! товарищи зайцы, хочу вас в аську именно тогда, когда я в сети. задолбалась уже на кладбище бегать за просто так. хочу хотя бы пару слов для прессы. примиьэте меры,а?а?

Что-то потянуло на Power Metal. Сильно. Во что же это выльется?

Обычное зимне-весеннее восьмичасовое утро, жду Катьку у своего подъезда, ибо к ней идти лень — все равно назад потом возвращаться, а одна я сегодня до школы точно не доберусь. Поэтому я, как и всегда, жду, а она, как и всегда, опаздывает. Или это я выскочила раньше? Впрочем, какая теперь разница? Песок из глаз все рано никуда не денется. И эта промозглая темень тоже. И шум машин. И даже хмурые прохожие не куда не исчезнут. А эта серо-бурая каша под ногами? Нет, мне не холодно, совсем не холодно — даже немного слишком жарко в этой дурацкой фиолетовой куртке, которую я ношу уже, наверное, больше четырех лет.
Три минуты девятого. Мимо пробегает равнодушный ко всему миру еще толком не проснувшийся парень, за ним плетется огромный красивый до неприличия дядька с рыжим ангелом на руках, стайка невозможно молчаливых восьмиклассниц… И ни одной Катьки в пределах обозримой реальности.
— Опять опоздаем на английский, — с деланной досадой бурчу я себе под нос. В принципе это не имеет никакого значения — одиннадцатый класс, золотые медалистки, нам многое позволяется и еще больше прощается. За заслуги перед родной школой, так сказать. А я… я даже рада задержке.
Вот мимо идет Катькина мама — значит, скоро тронемся, жаль. Выдаю стандартную застенчиво-приветливую улыбку, неестественно радостную для такого промозглого утра, но от этого не менее искреннюю. Эти улыбки — мой конек. Всегда замечала, что просто не могу не улыбнутся при встрече с людьми. Особенно, если встреча неожиданная, а людей этих мне не очень-то хочется видеть. Защитная реакция организма на нарушение личного пространства, наверное. Что-то типа: «Я вам улыбку, а вы меня за это не трогайте». Этакий безобидный бартер.
Впрочем, не могу сказать, что встреча с Катькиной мамой была такой уж неожиданностью, вовсе нет. В первый раз — да, безусловно, но сейчас раз был отнюдь не первый. И даже не второй — четвертый, я полагаю. А может, даже пятый, но точно не шестой. Да, не ахти какое великое число за полтора года, но и неожиданностью встречу уже не назовешь. И все же я не могла не улыбнуться. Хотя бы потому, что видеть знакомое лицо мне сейчас хотелось меньше всего — пока я одна, это утро, вместе со всей красотой хмурого неба какого-то нереально-волшебного матово-синего оттенка, свежестью — по московским стандартам, конечно, — тяжелого от воды и выхлопов перламутрово-серого бархата воздуха и вязкой нежно-бурой ледяной жижей под еще сухими, но уже закоченевшими от холода ногами, только мое. Тихий гул машин на перекрестке, ласковый шепот ветра, почти неслышная ругань какого-то дядьки, неосторожно провалившегося в особенно глубокую лужу — это все мое, и ни невезучий дядька, ни кто-либо еще из прохожих не сможет этого у меня отнять. А вот Катькина мама — другое дело, она и не такое может. Не преднамеренно, одним только своим появлением. Да, я определенно не хочу ее видеть.
Улыбка, машинальный взмах рукой, вежливый кивок, неразборчивое бормотание и привычное «Привет, Танюш» в ответ. Вот сейчас она скажет, что «Катя сейчас выйдет», и уйдет по своим делам, а мне, если очень повезет, еще удастся поймать ускользающее сквозь пальцы утро. Но… Зачем она остановилась? Почему не уходит? Все формальности соблюдены, мы друг другу абсолютно не нужны. Ну, пожалуйста… Ей-то все равно, а у меня утро убегает — небо за эти несколько секунд успело безнадежно посереть, растеряв добрую часть своего волшебства, воздух… Быстрее, пожалуйста, уходите, еще не поздно, нет, нет…
— Катя сейчас выйдет, — произносит она кодовую фразу, и… и я отчетливо ощущаю, как последние песчинки моего утра осыпаются на землю и смешиваются с мутной ледяной жижей, превращаясь в обычную омерзительно-коричневую грязь. Катькина мама остановилась — ритуал не был соблюден, боги требуют плату.
— Как у тебя дела? — с равнодушным любопытством спрашивает нарушительница моего покоя.
— Отлично, — тяжело вздыхаю я, продолжая приветливо улыбаться.
Не хочу ее видеть, не хочу разговаривать — потом, потом, только не сейчас.
— Понятно… — задумчиво тянет она и никуда не уходит. Почему? Не знаю, не понимаю. Ведь ясно же, что сказать друг другу нам сейчас абсолютно нечего. Да и не только сейчас, пожалуй: мы слишком плохо друг друга знаем и слишком сильно не стремимся это изменить. Да и зачем?
Ну почему она никак не уйдет?
— Знаешь, — неожиданно разрывает молчание Катькина мама, — у нас к тебе просьба.
«У нас»? Я удивленно перевожу взгляд с ее носа на левое ухо — заставить себя посмотреть ей в глаза выше моих сил: опять будет давить в груди, а я этого не люблю и — чего греха таить? — боюсь. Перевожу взгляд и замечаю, что пока я оплакивала безвременно покинувшее меня утро, к нам незаметно подкралась Катька. И не одна — с отцом.
Сердце обрывается и падает в грязную снежную лужу. «Нет-нет-нет, — шепчу я про себя, не давая, впрочем, застенчиво-вежливой улыбке меня покинуть — сейчас она мой единственный союзник, а союзниками не разбрасываются. — Пожалуйста…» Только вот, что именно «пожалуйста», я не знаю. Чтобы все вокруг вдруг исчезли? Чтобы вернули мне мое утро? Не знаю, и в этом-то и заключается проблема — такие просьбы формулировать нужно четко, иначе ничего не получится.
— Ты бы не могла позвать своего папу? — ласково продолжает Катькина мама, не замечая моих душевных страданий.
— Да, сейчас, — автоматически отвечаю я и быстрым шагом иду к подъезду, на ходу раздраженно оглядываясь на Катьку: нам, конечно, многое прощается и позволяется, но в последнее время я слишком редко бываю на английском, чтобы позволять себе опаздывать больше, чем на пятнадцать минут.
Лестница, домофон, снова лестница, лифт. Нет, можно, конечно было просто позвонить, но я опять забыла телефон под подушкой. Да и папа, честно говоря, сейчас, скорее всего, в душе, мама его мобильник ни за что в руки не возьмет, а ее номер, равно как и домашний, я наизусть не помню — слишком много цифр.
Ну, где же этот лифт? Какой идиот решил покататься с утра пораньше? Просто закон подлости какой-то. Недовольно фыркаю и сердито оглядываюсь по сторонам: неестественно-желтые стены начинают действовать мне на нервы. И какой дизайнерский гений до такого додумался? Почему желтый? Зачем? Давно меня так ничего не бесило. Хотя, может быть, не в цвете дело — ненавижу ждать лифт, ох, как я это ненавижу.
Но вот двери с лязгом открываются, и из мигающей умирающей лампочкой коричневой глубины прямо на меня шагает мой старший братец. Ну да, действительно, кто же еще будет кататься на лифте в восемь шестнадцать утра весенней зимой? Правильно, кто угодно, но именно сейчас, когда мне нужно торопиться — только он. Женька что-то говорит, но я только с досадой отмахиваюсь: на глупую болтовню время будет вечером, когда он будет проводить свой эксперимент в институте, название которого запомнить просто выше моих сил, а сейчас я занята, спешу, опаздываю. Решительно отодвигаю брата в сторону и смело шагаю в распахнутую, по-утреннему нехорошо пахнущую пасть лифта и несколько раз нетерпеливо жму на кнопку, как будто бы от этого что-то изменится. Нелепость, конечно, но ничего не могу с собой поделать. Дверь с грохотом закрывается, и я медленно, но верно начинаю возноситься на восьмой этаж.
Чтобы не терять время попусту, начинаю искать ключ. Сумка, куртка, джинсы… Неужели я и его забыла? Ну что за день такой дурацкий? Сердито хмурюсь, но потом, не сдержавшись, ухмыляюсь прозвучавшему в голове голосу классной руководительницы: «А голову ты не забыла?» На всякий случай дергаю себя за ухо — нет, не забыла.
Толчок, скрип — приехали. По привычке жму на звонок три раза, как в детстве, когда гостила у бабушки. Своеобразный пароль: «Это я, можно открывать!» Эх, как же хорошо тогда было…
Мама открывает дверь почти сразу же и насмешливо покачивает у меня перед носом ключами с телефоном.
— Что-то забыла? — ехидно усмехается она, и я просто не могу не улыбнутся в ответ. Не потому, что я зла сейчас на весь мир и не хочу ее видеть — хотя, пожалуй, сейчас это так, — но потому, что на меня иногда находят непреодолимые приступы нежности к некоторым действительно дорогим мне людям, которые я просто не в состоянии скрывать или контролировать.
— И это тоже, — бурчу я, отнимая у нее свои вещи. — Там родители Кати хотят с папой встретиться.
— Он в душе. Ты беги, а то опоздаешь, я передам.
И я ухожу. Лифт, к счастью, за время моего непродолжительного отсутствия никто не вызывал. Раздражение после разговора с мамой начало спадать, но давление в груди, кажется, усилилось многократно: придется снова разговаривать с Катькиной мамой, объяснять, что папа скоро подойдет, и… да, мое странное чувство такта не даст мне уйти.
— Я пойду, пожалуй, — говорит мне Катька после пары минут неловкого молчания. — И так уже опоздала. Еще немного, и вообще можно будет никуда не идти.
Она убегает, а я… а я остаюсь один на один с ее родителями. Неловкость, раздражение, непонятное чувство вины — и почему я не могу просто вежливо попрощаться и уйти?
Рядом тормозит пятьсот семьдесят вторая маршрутка. Странно, обычно они здесь не ходят, хотя… наверное, объезжает пробку.
Катькин папа оживляется, открывает грязную желтую дверь, чем вызывает в моей душе радостный трепет облегчения и новый приступ поутихшей было ярости: зачем, спрашивается, тогда у меня отняли мое утро? Впрочем, он так никуда и не уезжает — только спрашивает о чем-то водителя. И снова потянулись тягостные секунды ожидания. Как же я ненавижу ждать…
Но вот, наконец, тяжелая железная дверь подъезда распахивается, и перед нами предстает мой драгоценный родитель. Казалось бы, теперь я могу быть совершенно свободна: на первый урок я, конечно, безнадежно опоздала, но на второй успею без проблем. И все же… все же я остаюсь. Не знаю, зачем, но остаюсь — интересно же. Говорят, любопытство сгубило кошку. Подтверждаю, да, сгубило. Ох, если бы я только ушла вовремя…
После обмена вежливыми приветствиями и именами, Катькин папа передает моему непосредственную причину встречи: пластиковый пакет, в котором в море крови плавает чья-то отрезанная голова.
— Я убила своего сына, — спокойно говорит Катькина мама. — Вы можете нам чем-то помочь?
***
Это был, пожалуй, самый реальный из всех реальных снов, которые я когда-либо видела. Когда я проснулась в своей постели, мне еще минуты три пришлось внушать себе, что это все неправда. Сначала даже как-то не верилось, но потом я вдруг вспомнила, что ту фиолетовую куртку я носила где-то с о второго по седьмой класс, но никак не в одиннадцатом, что сейчас глубокое лето, что я вот уже два года как закончила школу... да и брата у Катьки никогда не было.